Ох, не зря говорят, что у судьбы странное чувство юмора…

Когда, наконец, скрипнула дверь, Гастон (спасибо, паникующему Аврелию!) накрутил себя до невозможности. Он был готов увидеть самое настоящее чудовище, потому не испугался бы закутанного в серый плащ мужчину с маской на лице. Не испугался бы, если бы вообще на него посмотрел. Вот только Гастон не смотрел. Точнее смотрел во все глаза, но не на монаха, а на кое-кого другого, перешагнувшего порог раньше.

- Вот, черти эндорские…

Ноги подкосились, и «помощница» лекаря села мимо стула, растерянно взирая на серебристого лиса – старого и величественного…

Глава 20. Одна семья

- Роми, ты здесь? Ро… Ой!

Ратмир попятился, обнаружив вместо мула или любой другой живности белокурую девицу. Она сидела на полу, обняв колени, и хмурилась.

- Не могу больше ждать, - объявила незнакомка. – На душе что-то неспокойно. Нужно к твоим чародейкам поскорее отправляться.

- Роми? – с сомнением спросил Ратмир и протер глаза, словно надеялся, что девица растворится, и вернется мул. Иль бегемот. Вдруг впрямь, мерещится? Ночь на дворе. А амбар освещает лишь свет луны, что льется в окошко под потолком.

- Угу. А ты думал – я всегда зверь? Человек я. Заколдованный, - проворчала Лизетта и, не дав мальчишке опомниться, спросила: - Ну, какие новости?

- Э-э-э… - бедняга Ратмир от растерянности и изумления позабыл все слова на свете. Уж больно красивая девица перед ним. Как принцесса. Ох, а он ее грушами с рук кормил.

- Что с чародейками? – повторила Лизетта, начиная сердиться.

- Одну нашел! – выпалил Ратмир. – Готова принять. Прямо сегодня. До утра, в смысле. В качестве платы возьмет пару папкиных настоек от разных хворей.

Настала очередь Лизетты удивляться.

- Ты собирался тащиться к ней с мулом посреди ночи?

Мальчишка пожал плечами.

- У меня папкина «пугалка» имеется, - он гордо выпятил грудь. – Шарики, глазурью покрытые. А внутри особенная смесь из трав, смолой пропитанная. Если кинуть, дым поднимется, жуть! Любой струсит и даст деру.

- Что ж твой папка такой шарик не кинул под ноги тем, кто его арестовывал? – съязвила Лизетта, но обнаружив на лице Ратмира обиду, смягчилась. – Прости, я за хозяйку волнуюсь. И вообще взаперти сидеть ненавижу. Злая становлюсь.

Мальчишка примирительно кивнул и первым пошел к выходу.

…Ночной город выглядел еще угрюмее, чем днем. Кутающаяся в плащ с капюшоном Лизетта ёжилась и нервничала. Всё чудилось, что тени, создаваемые фонарями, наступают, будто чудовища, а у редких прохожих вместо человеческих лиц звериные морды. Кошмарные морды хищников с клыками и горящими огнем глазами.

Ратмир заметил ее волнение.

- Мерещится, да? – спросил с заботой. – Это город на тебя влияет. Превращает в зомби. Поначалу люди всякие ужасы видят, а потом становятся податливыми, безразличными. Но не бойся, я с тобой настойкой папкиной поделюсь. С утра принесу.

- У вас же самих чуть-чуть осталось.

Мальчишка отмахнулся.

- Подумаешь, всё равно скоро уезжать. А за пределами столицы настойка не нужна.

К счастью, дорога к дому, где принимала чародейка, обошлась без приключений, «пугалки» применить не пришлось. «Зомби», что обитали в городе, не обращали на странную для ночной прогулки парочку. Проходили мимо, будто девица с мальчиком два столба. Или ничем непримечательные деревья. А вот сам дом Лизетте не понравился: покосившийся, с выбитыми стеклами. Дунешь – упадет. Не верилось, что там живет настоящая чародейка. Наверняка, шарлатанка. Иначе привела бы жилище в порядок.

- Что-то не так? – нервно спросил Ратмир, когда спутница остановилась, не дойдя до порога. – Ты передумала?

Она собралась ответить утвердительно, но входная дверь скрипнула и отворилась.

- Проходи, - объявил знакомый голосок. – Чародейка ждёт.

Лизетта ахнула и топнула в сердцах.

- Ты?! Ты, ты! Но откуда?! Как?!

- Не кричи, - весело посоветовала Огонёк, облаченная в неприметное серое платье с длинными рукавами, а, главное, впервые на памяти Лизетты обутая. – Все ответы у чародейки. Не стой на пороге, проходи. Она ждет.

Руки чесались дать маленькой нахалке подзатыльник. И за намерение украсть медальоны, и за побег, и за волнение за ее судьбу. Но Лизетта сдержалась. Расправа над лесной девчонкой подождет. Главное, с чародейкой разобраться. Видать, правда, настоящая…

****

- Ты чего, милок? Поднимайся скорее, - Аврелий потянул Гастона за руку, но столь резко, что сам чуть на пятую точно не плюхнулся.

Тот даже не заметил суетившегося лекаря. Переводил ошалевший взгляд с лиса на монаха. Они замерли в тревожном ожидании, удивившись, что «помощница» лекаря видит особенную зверушку. Но лис опомнился, издал звук, похожий на недружелюбное покашливание, и рванул на Гастона с намерениями явно недобрыми. Ловкий для преклонного возраста прыжок и…две серебристые тени столкнулись в воздухе. Столкнулись и мячиками разлетелись в стороны. Быстро вскочили и уставились друг на друга вовсе не по-лисьи. По-волчьи!

- Не трожь принца, старик! – потребовал Елисей, стоявший между хозяином и лисом монаха. – Мы с ним давно не дети малые. Быстро с тобой управимся.

- Принца? – выдохнул старый лис, с подозрением косясь на платок Гастона.

Пришлось его стащить и обнажить мужскую стрижку. А в висках стучало. Почему принц-то? Это особое звание в лисьей иерархии?

- Гейб? – спросил монах хрипло. – Это ты, Гейб?

Гастон насторожился. А это что за «зверь»?

Стоп! Гейб – уменьшительное имя от Габриэля, как Роми от Ромины!

Вот, черти лисиные! Неужто, под маской отец?!

- Вы – Габриэль Милтон? – спросил он, а сердце частило, будто вознамерилось пробить грудь и взлететь к потолку птицей.

Вместо ответа монах снял капюшон и маску. Гастон был готов к встрече с человеком из снов и всё же охнул, узнав знакомое лицо. Лицо, невероятно похожее на собственное. Только изрезанное глубокими морщинами и… изуродованное с правой стороны двумя длинными косыми шрамами. Старыми, без сомнения.

Вскрикнул и лекарь, который впервые увидел лицо «сообщника».

- Аврелий, сходи проветриться, - предложил ему Габриэль-старший. – У нас с твоей «помощницей» намечается личный разговор.

Лекарь нелепо поклонился и засеменил к выходу. Мол, чем дальше от чужих секретов, тем лучше. И безопаснее.

- Где же ты так долго пропадал, Гейб? Я уже почти отчаялся тебя дождаться.

- Дождаться? Меня? – Гастон поднялся с пола и обнаружил, что они с отцом одного роста. – Значит, ты знал, что я жив?

Накрыла обида. Не родители, а обыкновенные кукушки! Что мать, что отец.

- Кара не сказала, где тебя спрятала. Обещала раскрыть секрет позже, когда я остыну и перестану сопротивляться ее решению. Но Кара умерла во время родов, а я так и не узнал, где ты. Пытался искать, но тебе изменили имя. Я даже не был уверен, что ты в Алмании. Оставалась надежда на медальоны. Мой медальон – истины – не способен разыскивать «братьев». Но тот, что остался у тебя – власти – умеет это делать, особенно если управляет им настоящий владелец.

- Настоящий владелец? – переспросил Гастон, оставив при себе желание «осчастливить» отца, что мать жива и здорова. – Погоди! Медальон истины у тебя?

Габриэль-старший расстегнул ворот монашеского балахона и извлек цепочку с магической вещицей – последней из трех.

- Я разделил их. Один оставил себе, второй был у тебя, третий – у твоей сестры Дины. Хоть ей и предстояло вырасти чародейкой, она всё равно – Пенетьери. Обладание медальоном не причинило бы вреда, а помощь девочке-сироте оказало б существенную. Бабка-то не вечна.

С каждым отцовским словом глаза Гастона раскрывались всё шире. Он знает, что дочь жива? И расстался с ней по собственной воле? Стоп! Пенетьери?! Как это Пенетьери?!

Габриэль-старший печально улыбнулся, видя растерянность сына, и принялся объяснять. Мол, да, есть сестра. Мать умерла при родах, а малышка выжила. Но ее забрала бабушка. Кара происходила из древнего чародейского рода, в котором дар передается лишь по женской линии. Как бы отцу не было больно, он понимал, что бабка-чародейка лучше справится с воспитанием девочки, а еще научит использовать силу. Сам Габриэль-старший отправился в родную Эндорию. Этого «требовал» медальон истины.